записки Лунного Овна

1.

То, что осень нагадала – не сбылось, ты так и знай…
Колыбель в ночи качалась, для кого забава, мне же через край…
«Калинов мост»

Точка отсчета — шестью-шесть — тридцать шесть. Потому, что со вчерашнего дня я стал ближе к сорока, чем к тридцати. И вовсе я не кокетничаю своим возрастом, а просто определяюсь с координатами во времени. За окном февраль-старый враль, прикидывается пряничным рождественским декабрем. И что, вся эта видимость — лишь только для того, чтобы мне на пороге дома беспечно провалиться в мартовскую стылую слякоть, аккуратно присыпанную снежком? Туман, плюс один… Тоже мне, зима. Но я собираюсь рассказывать вовсе не о погоде. Просто определяюсь с координатами в пространстве. Потерпи еще немного, мой любимый читатель. Я никогда не видел тебя, но безусловно знаю, что ты существуешь. И все эти буквы — только для теба, душа моя.

Ты ведь знаешь, что такое счастье? Счастье — это прогулка в одиночестве по февральскому снегу в непромокающих ботинках, с плеером в ушах, на закате дня. Мелодия диктует ритм шагов, пахнет водой и свежим хлебом, вороны бранятся на мокрых ветках, но их почти что и не слыхать из за Депеша. Дэйв спрашивает тебя — Can you feel a little love? О да, безусловно. Сейчас ты можешь все. Ветер включается в игру, подлетает ручным псом, с разбега облизывает влажным языком загоревшееся лицо, раздувает алую искорку в груди. Глубокий вдох, и вперед. Первый знак получен. Можно подпеть, чуть-чуть, очень осторожно выдыхая внутреннее пламя. Ветер подхватывает его, и как упругий живой пузырь невидимого огня уносит вверх, в лабиринты тополиных крон, к черным птицам и белому небу. Все, теперь можно делать что хочешь. Происходит прогулка. Происходит, причем не только с тобой. Понимаешь меня? Надеюсь, что да. Теперь чудеса становятся все определеннее. Хитрый птичий след на снегу, замерзшее сердце лужи на свежеразрытой дороге справа, надпись на капоте заиндевевшего жигуленка, мирно спящего у обочины, задумчивый ребенок в открытой коляске, силуэт кошки в розовом окне первого этажа, и музыка, музыка, как компас, не дающий тебе сбиться с маршрута. И еще — ощущение трепещущей внутренней радости. Без него путь теряет смысл и направление. Это ощущение подобно мерцающему маяку. Представь себе тонкую нить от воздушного змея, летящего по небу. Только нить эту ты держишь не пальцами, а сердцем. Иногда она слабеет, иногда натягивается, она живет своей прихотливой жизнью, задача лишь в том, чтобы не дать ей запутаться и безжизненно повиснуть. Это такая игра. Или работа. Иногда я думаю, что это моя самая главная работа в жизни. Потому что то, чем мне приходится заниматься за деньги, вовсе не так важно для меня. Моя работа — это держать нить. Звучит глупо, но это так и есть. Я не знаю, как в точности называется это занятие. Думаю, что я — проводник. Проводник душ. Проводник душ сюда, в этот мир. Погоди, не убегай. Мне так трудно сформулировать на словах свое отчетливое ощущение, но от этого оно не становится менее реальным. Очень многие люди умеют это делать. Правда, мало кто осознает, что именно он делает. Понимаешь, хотя у всех живущих бъется сердце и дышат легкие, но не часто встречается умение контролировать частоту пульса или задерживать дыхание на полчаса. Так и тут. Существует нить будущей жизни. Существуют те, кто воплотят эту жизнь физически. И существут те, кто сформируют эту нить, укрепят ее, вплетут в канву реальности, незаметно привяжут к гобелену событий, проследят, чтобы эта самая нить не разорвалась преждевременно, нашла правильное место в узоре и осуществилась наяву. Ого, как много нужно слов, оказывается! А такая, в сущности, простая штука для того, кто умеет чувствовать, видеть и делать. Я уверен, что все матери мира инстинктивно владеют этим искусством. Я неоднократно в этом убеждался. Наблюдал и делал выводы. На своей теперешней работе в крупной фирме я ежедневно сталкиваюсь с матерями — и настоящими, и потенциальными. И бывает так, что они даже не догадываются, что станут матерями. Мой дар — видеть незримые, еще не осуществленные линии будущих жизней…

2.

Я сижу у окна, за окном осина.
Я любил немногих, однако сильно…
И. Бродский

Я вернулся домой и стою у раковины на кухне, наливаю свежую воду в чайник со свистком. На газовой плите запеклось пятно, но мыть его отчетливо лень. Хватит и того, что я вымыл посуду, которой скопилось за неделю.
«Я сижу у окна, я помыл посуду, я был счастлив здесь, и уже не буду… » Всегда напеваю эту песенку, когда становлюсь у раковины. Хотя эта песенка для меня — неправда. Я частенько счастлив здесь, на своей неухоженной кухне. Если, конечно, принять за формулировку счастья «отсутствие несчастья». Качаюсь в черном кресле из кожзама, курю в вытяжку единственную дозволенную себе сигарету. Кошка брезгливо морщится на дым. Чайник свистит, и я завариваю себе зеленого. Сегодня я пью чай с лимоном и медом. Грею руки об любимую крутобокую синюю кружку, грею ступни на батарее у окна. Кошка греет мне колени. Хотя она сказала бы, что это я грею ей брюхо. Как хорошо, что она не умеет говорить всякие глупости. В нашем доме это мое неотьемлимое право. Зато у меня есть святая обязанность сыпать ей корм в миску и менять в плошке воду. Невелика плата за столь приятное общество, скажу я тебе. На столе дремлет ноутбук, вот отогреюсь и засяду лазить по сетям и обихаживать свой блог. На стене — старинная карта мира, такая старая, что на ней еще даже нет Австралии, не говоря уже про Антарктиду. Разумеется это репродукция. Она провисит здесь еще лет двадцать и выцветет, и станет взаправду — старинной, а я все так же буду греться на кухне после февральских прогулок. Я не хочу, чтобы некоторые вещи менялись. А свои сырые феврали я не променяю на бархатные сентябри да сияющие июни… Скупые цвета — серое небо и смелая графика черных ветвей, белый снег и рыжие семена клена за окном. Имеющий глаза да увидит. И если это не счастье, то что же это тогда? …Ты знаешь, я наболтал столько слов, чтобы за их дымовой завесой спрятать нечаянно вырвавшееся признание про мою тайную работу. Я понимаю, что ты заинтригован. Более того, я это даже чувствую животом. Сейчас я расскажу тебе еще более странные вещи, раз уж об этом зашла речь… Только не торопи меня. Придется закурить еще одну сигарету. Вот так, теперь хорошо…
На сегодняшний день я держу нити двух душ. Одна еще только пытается материализоваться, а вторая уже скоро родится. Откуда я это знаю? Это долго рассказывать, но я попытаюсь.Сначала все происходит во сне. Схождение, я называю это так. И этот сон ни с чем не перепутаешь — потому что во сне я вижу книгу, страницы книги. Затем разворачиваются картины и сцены — жанр может быть любой, фантастика, бытовая драма, монолог, иногда — безумное запутанное повествование без начала и конца с музыкой… После такого сна я четко знаю, что мне предстоит встречать нового гостя. А еще во сне приходит намек на место или обстоятельства встречи. После этого сна надо быть начеку и ловить знаки. Примерно так, как я только что делал на прогулке. Главную роль тут играет внутренне ощущение и наблюдательность. Я иногда думаю, что не нужно всех этих сложностей с поиском, с ожиданием, с прогулками в любое время суток, с неожиданными встречами с людьми, не всегда адекватными; я иногда думаю, что все это — просто, чтобы меня помучить. А потом понимаю, что все — неспроста, что неожиданный и прихотливый хоровод событий, включающийся от сна-схождения и до встречи с гостем, нужен для того, чтобы поплотнее «завязать» узелки материализации. И чем интенсивнее события, тем интереснее будет гость. В реальности это может выглядеть, например, так — робкая девочка из бухгалтерии на корпоративной вечеринке включает свою любимую мелодию и пляшет под всеобщие аплодисменты, потом эта мелодия привязывается ко мне наяву — звучит из гостеприимно распахнутой двери автобуса экзотического 193 маршрута, который увозит меня в тьмутаракань на самый край города, где в облупленном киоске союзпечати вместе с сигаретами я беру маленькую книжку астропрогноза для скорпиона на весну, хотя на дворе уже — июнь а я — так и вовсе водолей… На последней странице брошюры, которую я от нечего делать листаю всю обратную дорогу, я нахожу рекламу амулетов от всех напастей и прерисовываю себе в блокнот знак эрцгаммы; а в субботу забредаю на книжный рынок и нахожу эту самую эрцгамму на прилавке со всяким эзотерическим барахлом. И тут же меня толкает в бок какой-то мальчишка, я роняю свежекупленный детектив, наклоняюсь за ним под прилавок и нахожу там старый жетон от телефона-автомата. Это тупик, думаю я, потому что сейчас все звонят по карточкам да мобилам. Это тупик, бормочу я, выходя из павильона. Это — гребаный тупик, ору я на улице и выбрасываю жетон в урну. Интеллигентная старушка отшатывается от меня, голуби разлетаются во все стороны, солнце бьет меня в зрачки, храм над рекой победно звонит во все колокола, а в грудь толкается долгожданный гость — да вот же он, с пылу с жару, горячий уголек чьей-то будущей жизни… Ну здравствуй, говорю я ему, ну привет… Падаю на ближайшую лавку и улыбаюсь. Старушка в ужасе семенит прочь, голуби вновь слетаются на крошки, та самая музыка звучит из тяжелых колонок у продавца дивидюшек, и все правильно, и все путем. В сердце моем поселился кусочек незримой клокочущей радости, и эти драгоценные секунды я провожу в блаженной жаркой нирване, в красных джунглях за сомкнутыми веками. Я дышу, стараясь уравновесить новое присутствие, дышу, дышу, и дышу, успокаиваясь… Открываю глаза. Теперь из моих глаз изподтишка смотрит кто-то еще. Мы вместе щуримся на мир, и в голове моей куча вопросов, а ноги хотят подхватить меня и немедленно потащить на поиски впечатлений, но я только сижу и дышу, и дышу, и дышу… Спокойно, малыш, говорю я. Ты уже здесь, шепчу я. Не торопи меня, пожалуйста… Я выдыхаю полной грудью, и мой уголек взлетает в синие июньские небеса. Из сердца натягивается незримая нить. Мы идем домой. Мы уже почти дома. И я даже видел твою будущую маму, малыш. В понедельник я ее тебе покажу.

3.

Dont do me any favours,
I dont want to play that game…
A-ha

Не всегда мне так везет — сразу отыскать подходящего родителя для воплощающейся души. Слишком гармоничная тогда получилась ситуация. Как правило, я выхаживаю неприкаянных и чересчур сложных гостей. Я понимаю, почему так происходит — простаки и счастливчики справляются с воплощением и без моего вмешательства, при помощи здоровых инстинктов своих родителей. А я нужен лишь тем, кто сложней и тоньше по своей природе. А может быть, некоторым душам необходим чуткий носитель, собеседник и друг вроде меня. Потому что не всегда после встречи с будущей мамой или отцом мой гость оставляет меня в покое. О нет, не все так просто…
Чаще всего мои невидимые приятели живут во мне от года до трех месяцев до своего физического рождения. А иногда они гостят у меня годами. Выбирают и наблюдают, ждут подходящего момента. У меня был случай, когда гостья ожидала воплощения целых семь лет. Так уж получилось, что с ее матерью мы сначала вместе работали и были близко знакомы. Эта женщина даже избрала меня в качестве внимательного собеседника и жилетки для слез. Во всяком случае, истории своих трех абортов она могла бы мне и не рассказывать, потому что я знал об этом из первоисточника — каждый раз после трехдневной депрессухи душа ее будущего ребенка, испуганная и полумертвая, пряталась во мне, рыдая. Я возненавидел эту мегеру, по трупам карабкавшуюся по карьерной лестнице, и я, как мог, утешал и успокаивал еще не существующее во плоти, но вполне реальное для меня создание, даже предлагая ему поискать другие варианты. Но нет, не все так просто. Именно эта стерва должна была стать матерью той девочки… Естественно, эта женщина пыталась делать мне далеко идущие намеки — от которых я бежал. Я всегда бегу в таких случаях. Это мой принцип. Я вовсе не стремлюсь стать физическим отцом. Я теоретик, и мне интереснее возиться с незримым. Секс просто ради секса меня тоже не привлекает. Я вообще стараюсь держаться от женщин на расстоянии. Не хочу терять свободу, обрастать семейством и выращивать детенышей. Я четко знаю, что это — не мое. Мне приходится довольно часто менять работу, а если уж очень не повезет — то и съемное жилье, чтобы не подвергаться домогательствам. На безымянном пальце правой руки у меня золотое обручальное кольцо, которое я никогда не снимаю. Как это ни смешно, но многих ретивых дамочек отпугивает моя нехитрая маскировка. На все вопросы о моем семейном положении я отвечаю, что да, я — женат, давно и прочно, и счастлив в браке. На рабочем столе у меня фотка моей кузины с племянниками, про которых я говорю, что это мои дети. На самом деле это так и есть, если рассматривать вещи не физически, а духовно. И Ромка, и Сашка — мои гости, я выращивал их еще подростком. Кузина старше меня на шесть лет, и ее будущие сыновья были первыми гостями, присутствие которых я осознавал вполне. Вспоминая себя в пятнадцать лет, я понимаю, что только ум и природная скрытность помогли мне тогда избежать психушки. Я не делился своими ощущениями ни с кем из близких и старался прилежно учиться, в то время как мои будущие племянники по очереди толкали меня на всевозможные авантюры, влюбили по уши в кузину (полгода я всерьез считал себя чертовым извращенцем), не давали мне спать по ночам и взвинтили поток внешних событий до хаоса. Нам всем тогда досталось, дом стоял вверх дном; еще и поэтому, видимо, мои личные проблемы не были замечены родственниками… А потом мне пришлось через многое пройти, прежде чем я научился отличать собственные желания и чувства от чувств и желаний моих питомцев. Если бы я тупо следовал их порывам, то мой дон-жуанский список растянулся бы бы на пару сотен имен. А так он на порядок короче, и хватит об этом. Лет в тридцать я всерьез подумывал о том, чтобы уйти в монастырь. Остановило меня только то, что мои понятия о жизни ну никак не укладывались в каноны православия. А в Тибет меня никогда не тянуло. Поэтому я решил жить как живу — по мере сил практиковать трезвость и целомудрие, и держать дистанцию, всегда и во всем. Ну что еще сказать тебе, дружок. Это — мой выбор. Это — выстраданный и подтвержденный личным опытом выбор. Нет, я не буду твоим папой. И не проси.

4.

Снег идет из дырки в небесах,
Все волчата закрывают свои серые глаза
Нам пора уснуть на трижды три часа…
«Несчастный случай»

Эй, спокойно, малыш, не дергайся! Я просто честен с тобой. А правда иногда ранит… Да, я не буду твоим отцом. Но я буду тем, кто поможет тебе родиться. Нам только осталось решить, как это будет. Видишь ли, мой опыт говорит, что отнюдь не всякая душа может воплотиться. Почему так происходит? Не всем хватает силы пройти этот путь. А ты сейчас — не больше, но и не меньше, чем лепесток Прометеева огня, мой милый. Звездная пыль. Очень лакомый кусочек чистого эфира. Энергоинформационный квант, лишенный физического тела. Ты как хочешь это назови, но факт в том, что кроме меня никто тебя пока не ощущает. А вот для меня ты реален — ведь это я листал во сне страницы Книги твоей жизни, я — вычислял тебя, я — искал тебя наяву, и я нашел тебя… А сейчас мы впервые ведем диалог. И мы будем говорить долго. Может быть, месяцы, может быть, годы. Насколько хватит воли. Я надеюсь, что у нас получится договориться. Сейчас происходит самое интересное. Мы будем учить друг друга. Я буду помогать тебе. Ты будешь вести меня. Мы станем вместе читать и гулять, слушать музыку и чувствовать мир. Мы найдем тебе маму. А уже мама, если она хорошая мама, найдет тебе подходящего отца. И вуаля, ты сможешь воплотиться. Но я буду помогать тебе до тех пор, покуда смогу. Видишь ли, я не волшебник и не бог. Я только проводник душ, эдакий «соул эксплорер», Гермес, мать его, трисмегист, блин… То, что ты мой гость, говорит о том, что у тебя высокий интеллектуальный потенциал. У тебя удивительно интересная Книга, дружок. Теперь только от тебя зависит, что станет с этим свитком. А ты знаешь, что если у тебя не будет хватать силы жить, я прочту эту книгу до конца и запишу ее словами. И ты не сможешь родиться человеком. Ты весь превратишься в текст. Который смогут прочесть другие люди. Которые, в свою очередь, станут между строк собирать твой Огонь по крупицам и греться в его пламени. Понимаешь? Именно так и работают великие писатели. Они воплощают вас, глупых солнечных котят, в буквы, точки и запятые. Ты хочешь остаться великим текстом, или ты хочешь стать живым ребенком человека? Решай. На что ты потратишь силу, спроси себя. Я буду честен с тобой до конца — сейчас меня гложет великое честолюбивое искушение. Уж больно хороша твоя Идея… Я смог бы написать очень хорошую Книгу. Не библию, конечно. И даже не «Алису в стране чудес». Что-то другое. Новое Слово. Эй, осторожнее, я же говорю, не дергайся! Твой ответ «НЕТ!!!» Я уже это понял, да…Ты не можешь себе даже представить, как меня это радует, дружище… Отлично! Договорились! Будешь человеком. Что еще… Ах, да. Раз уж мы договорились, если мы все решили, и ты — мой гость, ознакомься с моими правилами. Да, у меня есть несколько условий, которые тебе надо знать и стараться выполнять. Видишь ли, душеинкубация — это синоним одержимости. Я очень рад, что ты избрал меня своим проводником, и все такое, но есть вещи, которых я хотел бы избежать. Например, по ночам я сплю. С полуночи и до шести тридцати. И если ты захочешь в это время мне что-то сообщить, то будь другом — просто тихонечко приснись, ладно? Я все пойму. И не нужно будить меня энергоразрядом или устраивать драку пьяных соседей за стенкой, хорошо? Так. Это было главное условие. Второе — ты же не будешь бросаться ко всем симпатичным теткам подряд и тащить меня за собой, как глупый щенок на поводке, да? Просто намекни, если увидишь кого-нибудь интересного. Когда я не сплю, я все время начеку. Третье. Иногда я буду отпускать тебя. Надолго. На день, на неделю, как получится. Иногда я должен побыть собой. Просто сам собой. Я буду тупо пялиться в телек, отмокать в ванне, читать старые книжки и дрыхнуть на диване с кошкой. Это лучшее лекарство от вас, шустрых пострелят. А кому легко? Да, тебе придется привыкать к самостоятельности. Это главное, чему я хочу тебя научить. Ты не должен вырасти паразитом. Этого я не допущу. Вот и все, это было самое главное. Это были три основных правила моей духовной гигиены. Если ты согласишься с этими разумными требованиями, то у нас не будет проблем — я не сойду с ума, а твоя нить не запутается и не прервется. Аминь! Все, полночь, пора баиньки. Можешь мне присниться, так и быть.

5.

I know this corner of the Earth —
It smiles at me…
Jamiroquai

Пожалуй, я положу завтра блокнот у изголовья… Вопросов было слишком много! Но это даже хорошо. Будем искать ответы вместе. Из того, что я запомнил, главным был вопрос про любовь. Я попытаюсь сформулировать ответ в виде теоремы — сказываются издержки высшего математического образования, видимо… Начнем с того, что человек — это очень сложное существо. Это — дух, временно заключенный в материальную оболочку, или плотное физическое тело. Как приклеить одно к другому? Дух — к телу, душу — к плоти, а материю — к сознанию? Только по любви. Но под словом «любовь» я подразумеваю вовсе не грубое телесное желание обладать, которое некультурные люди маскируют этим словом, намереваясь всего лишь заняться сексом с симпатичной плотью… Эти вещи никогда нельзя путать. Желание и любовь — это разные категории, и разные энергии. Если ты воплотишься на неправильной волне, то тебе придется всю жизнь расхлебывать последствия. Ты изберешь не тех родителей, не ту жизнь, не тот генотип и не те возможности… Короче, родиться надо по любви, но с умом… Я чересчур сложно выразился, но по-другому я не умею говорить на эти темы. Здесь скопилось слишком много лжи. Я уже балансирую на грани пошлости и морализаторства. Пожалуй, хватит на сегодня об этом. Ты все увидишь сам. Поговорим о чем нибудь более понятном. О гравитации и притяжении, о музыке и цвете. Человек — это еще и инструмент самопознания вселенной. В течение своей короткой телесной жизни он отвечает на некоторые теоретические вопросы, пишет письма друзьям, бренчит аккорды на гитаре, рисует на стене граффити, возится с продуктами на кухне, в общем, человеку всегда есть дело, когда у него есть тело, прости за дурацкий каламбур. Я не утомил тебя своими банальностями? Тогда идем гулять. Веди меня туда, куда тебе захочется. Городской ландшафт очень энергетичен и красив, сейчас вечер, просто иди на свет… Выбери цвет, который тебе нравится, и веди меня. Я хочу посмотреть на него и проверить кое-какие свои расчеты… Итак, мы стоим на набережной под оранжевым фонарем, и в незамерзающей воде отражаются веселые огоньки, потому, что скоро праздник. Странный февральский праздник — Валентинов день. День влюбленных. День алых пухленьких сердечек. Циничные люди говорят, что этот праздник придумали специально, чтобы был повод продать побольше сувениров после рождества…Ты ведь помнишь рождество? Именно тогда я увидел во сне твою Книгу. Седьмого января. А накануне, в собственном подъезде, я увидел мальчика, который выжимал мокрую насквозь куртку. Я вышел покурить на лестницу и увидел его. Оказалось, что этот парень переходил реку по льду, и провалился. Какое счастье, что глубина нашей городской реки метр, ну полтора, если на глубине… Я пригласил его зайти и обсохнуть — было довольно холодно. Он отказался. Тогда я дал ему червонец на такси. Он взял. Ты расскажешь мне, что это был за мальчик? Ну ладно, в другой раз расскажешь. Давай пока просто помолчим и послушаем музыку.

6.

Радиомолчание

Сегодня мы поговорим поподробней о цели игры. Главный приз в гонке воплощения – это хорошее физическое тело. И вот тут важна каждая мелочь. Потому что эта плоть будет служить тебе верой и правдой весь период твоего физического существования под этим Солнцем. В теле хомо сапиенса, человека разумного и прямоходящего, существуют семь энергетических точек. Они подобны семи отверстиям флейты и служат для создания энергетических волн разной частоты. Чем выше точка от земли, тем тоньше энергия. Все очень просто, на самом деле. С каждой точкой связан определенный цвет солнечного спектра. Ты пришел на оранжевой волне. Это цвет страсти. Это очень мощная вибрация, но пока в ней мало интеллектуального начала. Видимо, для этого ты и притянулся именно ко мне. Мой основной цвет – голубой с переходом в синий и обратно. Я должен сбалансировать твое яростное пламя и направить его единственно верно. Отлично, я чувствую, что ты — согласен! Итак, поговорим подробнее об оранжевом цвете. Радует одно – это уже не красный, но все-таки еще и не желтый… Это — цвет юности, лишь слегка окрашенный интеллектом, это — цвет силы, сметающей все преграды на своем пути. На самом деле это — прекрасный цвет, и я очень люблю работать с душами этой линии. Потому что это как раз именно то, чего так не хватает мне самому. Так. Теперь о теле. Мы не будем разводить турусы про цветочки-бабочки да тычинки-пестики. Это пройденный этап земной эволюции. Люди делаются совершенно иначе. Ты вскоре увидишь все это сам, однако, прежде чем жизнь станцует свой восхитительный танец, ты должен узнать некоторые вещи. Хорошее тело — это только полдела. У твоих родителей могут существовать собственные планы на жизнь, в которые вовсе и не вписывается твое существование. Не дергайся, я-то вижу, как ты красив и замечателен, и какую удивительную жизнь ты проживешь, если все у тебя получится, и даже ту чудесную штуку, которую ты изобретешь, чтобы помочь больным телам уже живущих людей и животных. Все это будет, да, но…

7.

My little soul leave the footprints…
Depeche Mode

Звонок в дверь нарушает все мои построения. Путаясь в широких штанинах домашних брюк, я тороплюсь в прихожую. С вешалки осыпаются куртки и зимнее пальто. Звонок не умолкает. Это — провокация, естественно… Решительно открываю дверь. За порогом стоит чудное создание — Юлька, двенадцатилетняя дочка нашей корректорши Катерины. — Олег Вениаминыч, — говорит этот цветок жизни, — я принесла Вам корректуру для верстки.
Молча киваю. Протягиваю руку. Папка с текстом оказывается неожиданно тяжелой и все ее содержимое рассыпается по прихожей. Мы в ужасе бросаемся ликвидировать катастрофу. Ползаем по коридору и собираем все по листочку.
Юлька от волнения тараторит, не умолкая. Я не воспринимаю смысла ее слов, а просто улыбаюсь этому жизнерадостному звону. Искоса поглядываю на нее. Она очень светлая и худенькая, с яркими серыми глазами и бесцветными ресницами, которые сегодня старательно накрашены черной тушью.
— У тебя сегодня свидание, Юлька — неожиданно для самого себя говорю я, и девочка вдруг заливается неправдоподобно густым малиновым румянцем.
Нет, — отвечает она в сторонку — нет у меня никакого свидания.
Трудно быть подростком!
— Хочешь кофе? — вдруг спрашиваю я. Самое смешное то, что лично я кофе практически не пью, предпочитая разнообразные сорта чая. Юлька молча кивает, все еще красная от смущения. Я веду ее на кухню, раскапываю среди своих припасов пакетик с остатками еще прошлогоднего выдохшегося молотого кофе и разжигаю огонь на плите. Моя гостья сиротливо сутулится на табуреточке у стены, сосредоточенно листает содержимое многострадальной папки. Волна напряженного молчания упруго колышется между нами. Я старше и умней, поэтому держу паузу. Юлька сдается первая.
— Олег Вениаминыч, а это правда, что Вы — гей? — вдруг выпаливает она. От неожиданности я фыркаю и чуть не опрокидываю на конфорку турку, полную кофе, воды и сахара.
— О нет, сквозь слезы хохота отвечаю я, и вовсе я никакой не гей!
— А почему же Вы тогда не живете со своей семьей? — спрашивает дитя.
—А потому, отвечаю я. Это долго рассказывать…
Девочка так внимательно рассматривает мой затылок, что мне приходится срочно рыться в многочисленных карманах брюк в поисках измятой пачки с последней сигаретой. Только огромным волевым усилием я ограничиваю свою восемнадцатилетнюю привычку курить одной сигаретой в сутки. И, похоже, что вот — настал-таки сегодняшний момент маленького квантового суицида… Я прикуриваю от голубого газового лепестка и с наслаждением затягиваюсь.
Открываю форточку. Завтра — восьмое марта, еще один странный праздник. Из окна шибает сырой влагой, дождь пополам со снегом барабанит по запотевшему изнутри стеклу кухонного окна.
Моя собеседница завороженно молчит. Я дышу зеленым дымом, кофе с шипением вытекает на конфорку, кошка с коротким мявом вспрыгивает на батарею, дождь идет по городу, мир движется по своим причудливым путям и орбитам, а Ты вдруг вылетаешь из моего сердца и устремляешься к белобрысой девчонке, сутулящейся у стены, поджавшей под себя длинные худые ноги в голубых джинсах и промокших насквозь носочках.
Мне больно.
Я кашляю, теряю сигарету, давлюсь черным комом своего внезапно опустевшего сердца и медленно падаю лбом в стекло. Жалюзи с грохотом теряют жестяные планки, я цепляюсь за них ослабевшими пальцами. Кладу голову на подоконник и шепчу — мне плохо, Юля, вызови скорую, Юля…

8.

И вот мне приснилось,
Что сердце мое не болит…
А. Вертинский в исполнении БГ

Впервые я вижу себя со стороны — не очень ухоженный худой мужчина с побелевшими губами лежит на полу под окном. Встаю в полный рост и выглядываю наружу. Теперь земная атмосфера не мешает мне видеть звезды днем. Небо стремительно чернеет, сворачивается бархатной трубкой и,— вуаля! — передо мной оказывается пресловутый тоннель и свет в его конце… Все как и обещала дюжина эзотерических газетенок… Позади остаюсь я сам со всей своей жизнью и зареванная длинноволосая девчонка, положившая ладони на грудь моего тела. В моей руке вибрирует туго натянутая нить, на конце которой волнуется оранжевый клубок огня. Я делаю первый шаг. Юлька ревет уже во весь голос, и от теплого дождика слез пополам с черной тушью мое тело внезапно делает судорожный болезненный вдох. Рывок, и внезапно я-внешний сливаюсь с я-внутренним, мы оба хватаемся за грудь и кашляем. Юлька дрожащими пальцами тискает кнопки на своем мобильном. Не спеши, шепчу я ей, я уже никуда не уйду, говорю я ей, успокойся… Она не слышит меня, кричит в трубку слова, смысла которых я совсем не понимаю. Я позволяю себе закрыть глаза и просто наслаждаться ритмом вдохов и выдохов. Боль постепенно растворяется, и становится почти выносимой; отток этой волны воспринимается как огромное телесное удовольствие. Я улыбаюсь. Похоже что я окончательно бросил курить — говорю я, и Юлька шипит на меня рассерженной кошкой, приказывая замолчать и лежать тихо. Я четко понимаю, что не должен сейчас засыпать, поэтому стараюсь смотреть сквозь полузакрытые веки на единственный объект, доступный моему восприятию — тощую девчонку с мобильником. Мобильник пульсирует едва осязаемым лиловым пламенем, девочка похожа на сферу малинового цвета, а косматый оранжевый клубок носится над полем битвы по сложной траектории любопытства, восторга и ужаса. И я узнаю ее — мою прошлую Смерть, мучительную,и быструю — тогда меня убили выстрелом в спину, и было это в сыром марте тысяча девятьсот тридцать восьмого, и сделали это свои, а мой юный убийца потом плакал от трудновыносимой смеси густых как смола эмоций… Я стискиваю зубы и говорю по-немецки слова, которых совсем не понимаю в этой жизни. Но Юлька понимает меня и остолбенело замолкает. Я со свистом дышу сквозь зубы, и вторая волна боли накатывает в полный рост. Юлька срывается с места и улетает в прихожую, на кухню с топотом заходят люди, много людей, в мою вену впивается игла и я наконец-то позволяю боли унести и растворить мое сознание во мраке космоса. Последнее, что я вижу — это черные дорожки слез на юном лице, так похожем на лицо моего ненаглядного белобрысого убийцы из прошлой жизни. — Это был вопрос на миллион долларов Юлька, бормочу я про себя, о, это был вопрос в самую точку…

9.

Горе мое, пыль земная, пусти меня…
Небеса голубые, бездонные, смилуйтесь…
«Калинов Мост»

За окном — сияющий апрель во всей своей недосягаемой красе. Я смотрю за стекло и мечтаю оказаться там, снаружи, под зацветающим разлапистым каштаном. Но это невозможно — возле моей постели стоит на страже белая стойка с капельницей, и до конца рутинной процедуры еще как минимум полчаса. Инфаркт это вам не шуточки, говорит мой доктор Татьяна Николаевна. Почему-то я верю ей. Вероятно потому, что при каждом выдохе боюсь, что больше не вдохну. В общем, я попал всерьез и надолго. Тебя уже нет со мной. Ты был последним питомцем моего сердца. Я делаю очень осторожный выдох, и глаза наполняются слезами. Я не мешаю влаге стекать по щекам. Когда слезы текут, я меньше ощущаю боль. Рассматриваю свою левую руку, осторожно сгибая мизинец. Больно. На безымянном пальце правой руки свободно болтается золотой ободок кольца — моя жалкая маскировка. Смотрю на свои пальцы. Засыпаю. Сплю. Во сне моем темно.
Внезапным рывком я пробуждаюсь. Доктор внимательно смотрит на меня через узкие стекла дорогих очков. Это очень красивая женщина. Я рассматриваю ее лицо. У нее умное лицо с выпуклым и упрямым лбом. Черные глаза сегодня не улыбаются. А эти скулы я хотел бы нарисовать. Тщательно запоминаю ее черты. Не знаю, для чего. Через бесконечные девяносто секунд созерцания спохватываюсь, что даже не поздоровался. Доброе утро, доктор.
Татьяна молча вздыхает и поправляет край моего одеяла длинными холеными пальцами узких рук. Белый халат подчеркивает бархатную черноту дорогой кашемировой водолазки. Она встает и все так же молча отходит к лазурному окну. Не оборачиваясь, она говорит мне о том, что нужна, просто необходима операция, а здесь такое не делают, и придется ехать в Германию или Израиль, и то, если найдутся на это немалые деньги, а если нет, то…
Я снова не слышу смысла слов, просто любуюсь этой женщиной. И целых десять выдохов и вдохов подряд не вызывают боли. Она открывает разбухшую форточку, и апрель с разбега влетает в обшарпанную больничную палату. Я улыбаюсь. Это довольно глупая улыбка с учетом сложившихся обстоятельств, но я ничего не могу с собой поделать. И тут на меня опять нисходит сон. На этот раз я вижу серую бетонную ленту взлетной полосы, акварельную зелень едва оперившихся деревьев на горизонте и купол безоблачного неба. С уверенностью я говорю ей — все будет хорошо, доктор. Я очень хочу жить. Правда. Она смотрит на меня как-то очень странно, с каким-то сложным чувством, и вдруг расцветает улыбкой. Улыбаясь, она немножко похожа на добрую вороную лошадку. Мне весело от этого сравнения. Оно очень точно отражает внутреннюю суть этой женщины. Неожиданно для себя самого я прошу доктора принести мне карандаш и бумагу. Татьяна хмурится, но потом соглашается. Любая физическая нагрузка сейчас может стать фатальной, назидательно говорит она, поэтому карандаш и бумагу мне дадут ненадолго, и она лично проследит, чтобы я не особенно увлекался писаниной. Я согласно киваю. Татьяна выходит из палаты, аккуратно прикрывая за собой дверь. Я остаюсь наедине со своим сердцем, которое немедленно начинает наливаться созревающей болью. Сгибаю мизинцы обеих рук в ритме пульса. Ах да, надо будет обязательно попросить мой плеер с музыкой. Желательно с классикой. И с детскими песнями. С музыкой, которая будет лечить мой внутренний ритм. Под которую мне будет не скучно делать гимнастику пальцев. С музыкой, которая приподнимет мой дух над болеющим телом и позволит телу немножко потрудиться над самоисцелением. В общем, это хороший план, говорю я себе и снова ухожу в кокон неглубокого сна. За окном начинает накрапывать негустой дождик, и в его ритме мне чудится успокоение. Боль задумчиво отходит, выпуская из своих безжалостных холодных пальцев мое сердце. Я сплю. И темнота моего сна сравнима с черным бархатом космоса, или с глубоким цветом кашемировой водолазки моего врача, или с тем неизведанным и непознанным, что ждет меня на моем пути, который, как я уже твердо знаю, не прервется здесь, в этой чужой комнате, пронизанной застарелой болью. Боль уходит все дальше, по мере того, как я погружаюсь в пучину черного сна без сновидений. Пустота есть форма, а форма есть пустота. Эта мысль сопровождает меня, по пути обрастая оттенками смысла. Но я не помню этих оттенков, потому что чернота заполняет меня целиком, и это хорошо.

10.

На мне луна рисует мелом,
Болотный лебедь с нервным телом,
Меня морочит злая кровь,
Моя весна вернется вновь,
Туда, куда ты так хотела,
Моя любовь…
«Аукцыон»

Ночь. Классическая майская, что характерно. Я уже дома и живой. Сегодня ко мне придет в гости корректорша Катерина. Она навещала меня в больнице, куда таскала банками супы и домашние печеночные оладьи. А еще — зверскую ядреную фруктовую бурду с курагой и грецкими орехами на меду, бр-р-р, отрава! — придирчиво проверяя, чтобы я съедал свою порцию живых витаминов… Она вернет по месту прописки мою кошку, за которой вместе с Юлькой присматривала все это время. Квартира отмыта до блеска ее же стараниями. Я сижу на очень чистой кухне и меня аж знобит. По старой привычке пытаюсь продолжать внутренний диалог с тобой, но ты — недоступен, как абонент вне зоны приема. Предчувствие, покалывание, остатки боли сердечной, белый шум и потрескивание пустого эфира…
Я осторожно иду в комнату, включаю музыку в случайном режиме и жду. А что еще мне остается? Похоже, я попал… Майский заморозок караулит за стеклом. Кутаюсь в плед. Мне теперь все время холодно. И очень не хватает кошки. И женщины. Приходите поскорее, пожалуйста…
Звонок. Но не в дверь, а по телефону. Неопределившийся номер и голос, который я тоже сначала не могу опознать. Здравствуйте, Олег, говорит незнакомка. Добрый вечер, отвечаю я вежливо. Это Татьяна Николаевна, Ваш врач, говорит она. Да-да, я Вас сразу же узнал, вру я. Я только хочу сказать, что Вы позабыли в палате тапочки и халат, говорит она. Ох, какой же я идиот, отвечаю. Вот теперь только понял, почему весь вечер мерзну! Представляете, я таскаюсь босиком по квартире и еще удивляюсь, что меня всего трясет… Немедленно наденьте теплые носки, командует доктор. Вам нужно беречь себя, и это не шутки! Ее голос звенит литым металлом, я даже отвожу трубку подальше от уха. Она вздыхает. Я как раз была в вашем районе на консультации, говорит она уже мягче. Если Вы дома, я могу подвезти Ваши вещи. Да, отвечаю я не подумав. Тапки у меня единственные и халат тоже. Окей, говорит Татьяна. Через 15 минут я буду у Вас. И отключается.
Оп-паньки! А ведь я попал гораздо круче, чем предполгал… Сейчас должна явиться Катя. Обложили, ведьмы! Одна излечила, вторая прикормила… Блин! Я чувствую себя просто в ловушке. Сразу начинаю задыхаться. Дышу медленно и плавно. Я спокоен. Не съедят же меня эти женщины. Очень на это надеюсь. Подавятся! Я — старый больной человек, меня обижать нельзя. Иду в ванную, на автомате включаю душ и обливаюсь холоднющей водой с головы до пят. И вот тут меня пробивает на ненорматив. Жутко матерясь на сучьх коммунальщиков, шипя от злобы, вылетаю из ванны, хватаю полотенце и обтираюсь докрасна. Как ни странно, мне становится теплее. Никогда бы не подумал, что так может быть. Тело — это такая загадка…
Татьяна Николаевна долго удивлялась, что у меня нету инфаркта, оказывается. А вот что это было, медицина так и не выяснила. Повеселев, я ставлю чайник на плиту. Разберемся. Похоже, что сегодня меня ждет очень интересная ночь. Эх, покурить бы сейчас… Но это потом. Может быть. Даст бог.

11.

I never saw sunlight
Burn as bright
I never felt darkness
The way I feel it tonight

You say it’s getting better
You say it’s allright

But I never felt darkness
Like I feel it tonight
Little black heart…

A-ha, «Little Black Heart»

Я раскопал свой пыльный блокнот и целый вечер потратил на набор и коррекцию текста в ворде. Решил привести свои записки в порядок. Как же странно встретить самого себя годичной давности… Тогда я был одинокий и больной человек. Одержимый. С тех пор много воды утекло. Я поправился. И в переносном, и в прямом смысле. Во мне на 20 кило больше, чем год назад. Но это чисто физическое изменение. Очевидное для окружающих. Сердце — не болит. Жизнь — идет мимо. Я не узнаю свое лицо в зеркале по утрам. Каждый раз привыкаю заново. И вяло скучаю по себе прежнему. Нервному. И одержимому.
Все. Встаю, иду на прогулку.

Кто не спрятался, ховайтесь у бульбу!

На улице ночь. Ноябрь. Самое его начало. На пороге дома я пождигаю единственную позволенную самому себе сигарету и взатяжку выкуриваю ее натощак, щурясь от горького дыма. Небесный охотник Орион несет на плече готовую взорваться в любой момент алую звезду Бетельгейзе. В плеере завывает высоким лисьим голосом А-ha. Солнце выйдет еще не скоро. Рассвет состоится через пару часов.
Куда идти одинокому страннику? Направо, естественно. По дороге вниз с горки, потом сонной влажной улицей к главной городской достопримечательности. Косматый вечный огонь тянет лапы к развевающимся полам моего потертого пальто. Я грею руки и пью эту мощь. В горле сохнет. Иду дальше. На влажный запах солода и пива с маленькой фабрики. Ниже, все вниз и вниз, туда, где блестят в свете фонарей трамвайные пути. Раннее утро субботы. Шаббат. Впереди крытый манеж спорткомплекса Динамо. По субботам здесь спозаранку торгуют книгами. Брожу по рядам, покупаю черную гелевую ручку с острым кончиком и толстую тетрадь. Колоду Таро и амулет эрцгаммы. Ветхие остатки мелочи скармливаю кофейному автомату. Новорожденный каппучино с тонной сахара дарит мне мгновенное блаженство. Уходит боль, уходит все. Чистый лист зовет меня. Черные линии текут на клетчатые страницы.

Я счастлив. Здесь и сейчас. И буду. Здесь и сейчас. До тех пор пока…

Слова вставали строем, казалось, по их собственной воле. Я полностью ушел в процесс записи, когда почуял сердцем горячее тепло. Зажмурился и тряхнул головой. Обвел взглядом пространство. Мимо меня пролетела Юлька. За год она еще больше вытянулась. В новом пакетике она тащила кучу всякой канцелярской дребедени, а на резиновой нитке подпрыгивал игрушечный улыбающийся оранжевый мячик. Она даже не заметила меня. Навстречу ей шагнул молодой человек лет семнадцати, в потертой синей куртке и широких джинсах. Вместе они направились к выходу. Юлька звенела о чем-то своем, юноша сосредоточенно внимал. Я узнал его. Да. Именно его я приглашал войти под Рождество год назад. Именно ему я дал десятку на такси. И если Катерина не хочет стать бабушкой в 42 года, пусть внимательнее присматривает за своей дочерью, подумал я, усмехаясь. В понедельник я поговорю с ней об этом тет-а-тет в курилке, решил я. Захлопнул тетрадку и встал, сладко потягиваясь всем телом.

Мне было тепло, хорошо и правильно. Я был пуст и спокоен. И оказался совершенно беззащитен, когда меня окликнул знакомый голос. Оборачиваясь на зов, я уже знал, что попался.

Татьяна смотрела на меня без улыбки пристальным профессиональным взглядом врача. С головы до ног и с ног до головы. Я в панике отметил, что мои глаза находятся где-то на уровне ее шеи. Она еще была на высоких каблуках, и потому взирала на меня с абсолютно заоблачных высот ста девяноста сантиметров. Я почувствовал что краснею. Выдохнул сквозь стиснутые зубы. И сделал шаг навстречу.

Отважно глядя прямо ей в глаза, я твердо сказал, что только что истратил всю мелочь на кофе и поэтому не могу угостить ее. Но если милая леди согласится составить мне компанию в походе по книжным рядам, то я готов провести квалифицированную экскурсию. Я протянул руку, и ее прохладные длинные пальцы встретились с моими, пылающими, только что написавшими новый текст. Я склонил голову и поцеловал руку, вылечившую меня когда-то, а потом повел эту женщину за собой, в круговорот людей, разговоров, тем и слов, туда, где я — как рыба в океане. Мне было смешно, что она выше меня чуть ли не на целую голову, но я ощущал невероятный кайф от того, что эта прекрасное создание идет рядом, слушает и слышит меня, улыбается и молчит загадочно…

Толпа расступалась перед нами. И мне было наплевать, что Пушкин в моем возрасте уже написал все свои стихи и погиб на дуэли. Я решил, что буду счастливо существовать день за днем, покуда не утихнет клокочущий вал слов и дел, данных мне на реализацию в этой жизни. Я лишь молился, чтобы Она вот так же шла рядом, и это все, о чем я просил даже не и знаю у кого. У богов ли, у стихийных ли сил, у мира… Неважно. Я был жив. Я жил. И я еще буду. Вот и все, что я хотел сказать.

Потому что воскресным утром я смеялся, как больной, когда мы с моим строгим доктором курили одну сигарету на двоих, натянув на голые плечи ветхое одеяло.

12.

Приложение и послесловие.

Стихи Олега Вениаминовича Невструецкого,
вошедшие в первый сборник его текстов,
изданный при жизни автора.

Душеинкубатор.
Баллада о тщетности.
Пасмурный рассвет.
Дождь.
Любовь.
Встречный ветер Вмордувинд.
Первофевральское.

И те де.